Наемник мехвоин и монахиня КомСтара — Сцена 44

[General Bison]

Сцена 44 – Русская Связь

Местное время: 00:16:36

— Погоди, ты был в Одессе? — Виктор замирает, не донеся баранью отбивную до рта, и в его серых глазах вспыхивает любопытство. — Я думал, ты уехал из Донегола только для того, чтобы навестить Таркад, а потом приехал сюда.

— О, я однажды ездила с семьёй в отпуск, когда была подростком, — Алина крутит в руках почти пустой бокал из-под пива, наблюдая, как янтарная жидкость переливается в свете лампы. — Прекрасная планета, но все там говорили только по-русски. Я выучила кириллицу и немного знала русский, чтобы не заблудиться. Ещё мне понравились раксы, на них возят туристов. Они мне понравились, потому что такие большие и немного милые.

— Ты выучила русский? Почему ты раньше об этом не говорила? — спрашивает Виктор, удивлённо приподняв брови.

— О, я немного учила в детстве, но я стесняюсь. Я предпочитаю говорить с вами по-английски. Мне нравится ваш акцент, но, дорогой Виктор, ваш русский акцент в немецком слишком заметен!

Шлоссер поднимает кружку с пивом в шутливом приветствии. — Nattürlich, mädchen! По той же причине мы с Висконти теперь говорим с ним по-английски. Он жалуется на наш донеголский ирландский акцент, но ему легче понять нас, чем нам — его немецкий.

— Ach, mein Akzent ist nicht so schlimm! — возражает Виктор, и в его голосе слышится уязвлённая гордость. — Но ты прав, я говорю на полудюжине языков, и на всех у меня плохой акцент, кроме греческого. Поэтому мы хотим перевести язык подразделения на испанский для всех, но пока что он немецкий, английский или какой-то ещё. Hoy no, mañana.

— Mañana! — хором произносят за столом, и несколько голосов невнятно тянут это слово.

Виктор поворачивается к Алине и с нетерпением наклоняется вперёд. — Мне любопытно, скажи что-нибудь по-русски, пожалуйста.

Алина озорно улыбается и поднимает свою пустую банку из-под пива. — Два пива, пожалуйста

От звуков русской речи, слетающих с её губ, Виктор, Алексей и Катя заливаются радостным смехом. — Молодец! — Виктор сияет, с явным удовольствием хлопая Алину по руке, а затем обращается ко всем за столом: — Атанас, пиво для дамы и ещё одно для меня. — Он передаёт пустые банки Висконти, чтобы тот передал их Атанасу.

Когда наполненные сосуды возвращаются, Виктор задумывается. — Это напомнило мне о том, что лиранские военнопленные, которых я охранял в Калидасе, были из Одесского полка. Хорошие ребята, напомнили мне моих товарищей из Тихонова. Но они были немного странными.

Алина наклоняет голову. — Правда? Как так? Разве они не были такими же русскими, как ты?

— Алина, сестра. — Катя тыльной стороной ладони вытирает пену с губ. Мазен отчитывает её, как маленького ребёнка, и даёт ей салфетку. — Я русская из Драконис , а Виктор и Алексей — русские из Капеллы , и мы не одинаковые. Даже если бы мы согласились, что мы одинаковые, назло Ишани.

Хихикает. Ишани обиженно скрещивает руки на груди. Затем Катя пожимает плечами:

— Думаю, лиранские русские тоже отличаются.

— На мой взгляд, вы все выглядите одинаково безумными, — невозмутимо отвечает Шлоссер.

За столом раздаются понимающие смешки, русские самодовольно улыбаются, а Катя добавляет: «Не то чтобы он был неправ». Когда веселье стихает, Алина продолжает задавать вопросы.

— Я думаю, так и есть. Со стороны все люди из одной группы кажутся одинаковыми. Но почему эти русские были такими странными? Люди из Одессы были очень милыми.

— На самом деле они странным образом увлекались мифическим Советским периодом и всей этой коммунистической чепухой. — В голосе Виктора слышится отвращение.

— Но разве ты не мыслишь как капеллан? Ты сам это сказал. Разве Конфедерация Капеллан не является неокоммунистической?

Лицо Алексея становится жёстче. — Какое-то время так и было, но мы справились с этим дерьмом. Теоретически мы скорее социалистические капиталисты. Но на самом деле у нас военный социализм. У нас есть то, что есть. Хотя условия для рабочих там лучше, чем здесь, в Синдикате, уж простите за откровенность, — говорит он, глядя на Ёсиро и Амана, сидящих напротив.

Ёсиро покорно кивает. — Я с этим не спорю.

Аман мрачно кивает в знак согласия, а Катя просто пожимает плечами.

— Kriegswirthschaft. Разве у нас у всех этого нет? — замечает Шлоссер с немецкой практичностью.

— Именно так, Себастьян. — В голосе Виктора слышится ироничная отстранённость. — Внутренняя сфера — это постапокалиптическая феодальная экономика. Для знати и богачей важно, кто контролирует земли и уцелевшие средства производства, а для масс — кто получает больше продуктовых карточек.

— А «Воины в мехах»? — вопрос Алины прерывает дискуссию.

Виктор принимает выражение шутливой торжественности. — Мы берём на себя задачу по насильственному перераспределению собственности в пользу наших лордов и, конечно же, в нашу пользу.

На лице Алины отражается беспокойство. — Неужели всё так плохо?

— Могло быть и хуже. Могла быть Периферия (Periphery). Там люди друг друга едят, — ухмылка Виктора вызывает смешки за столом.

— На другой стороне трава всегда зеленее. — Он делает паузу, чтобы отпить пива.

— Эти русские из Одессы, ну, они рассказали мне о своей планете следующее: в Одессе, если ты не богат и не знатен, ты — крепостной, пролетарий или преступник. Так что единственный выход — стать либо солдатом, либо революционером. Я спросил, почему они записались в армию, чтобы воевать против Лиги свободных миров , и их лидер сказал... — Виктор делает драматическую паузу, его глаза озорно блестят.

— «Не будь идиотом, товарищ сержант, мы не записывались добровольцами, нас призвали»

Зал наполняется хриплым смехом, а щёки Алины краснеют от смущения.

— Я помню, что один из гвардейских полков Донегола прозвали «Красной ордой», потому что во время Второй войны за наследство оттуда прибыло много новобранцев. Это всё объясняет, — Шлоссер добавляет контекст с военной точностью.

Висконти с нетерпением подаётся вперёд.

— Я знаю! Я видел их в детстве на параде в Донеголе, на проспекте мимо Верховного суда Содружества в Веллингтоне.

Виктор прерывает его быстрым и насмешливым замечанием. — Веллингтон? Они назвали город в честь британского генерала, потому что он родился в Ирландии? Разве он не отказывался от того, чтобы его называли ирландцем, потому что сказал: «Рождение в конюшне не делает человека лошадью»?

По группе прокатывается волна смеха, а Висконти снисходительно машет рукой.

— Нет-нет, Виктор, Донегол не совсем ирландский. Только сельская местность. Торговые города были основаны другими поселенцами. Веллингтон и Сидней были основаны новозеландцами и австралийцами с Терры, а затем туда стали приезжать люди со всего мира. Немцы, итальянцы, как моя семья, и индейцы основали Палар.

— В Донеголе есть индейцы? — с любопытством спрашивает Алина.

Висконти бросает на неё косой взгляд и закатывает глаза. — Клянусь святым Патриком! Ты и правда выросла в монастыре!

Все смеются. Виктор выглядит растерянным, не понимая шутки. Алина неловко ёрзает.

Висконти громко смеётся, затем берёт себя в руки и с любопытством обращается к Алине:

— Алина. Ты из Донегола, как и я. Ты не была в городе Палар? Там много индийцев.

— Правда? Я не знала, я мало путешествовала по Донеголу. Я была только в Медиа-Сити и Веллингтоне, — говорит Алина, оправдываясь. — До сегодняшнего вечера я ни разу в жизни не встречала индийцев, а тут сразу Ишани и Мазен, — говорит она, глядя на каждого по очереди. Они вежливо улыбаются в ответ.

— Надеюсь, у вас не сложилось о нас неправильное впечатление только из-за Мазена, — язвит Ишани. Все громко смеются. Мазен бросает на неё убийственный взгляд. Катя сдерживает её, положив руку ей на плечо и отрицательно качая головой. Мазен злится и бормочет себе под нос: «Bitch». Висконти продолжает объяснение:

— Палар назван в честь реки в Индии. Он находится на третьем континенте. На юге, где инопланетные джунгли. Я был там во время сафари. Потрясающе! — Он в волнении разводит руками.

— Всё, что я видела в Донеголе, — это города и зелёные болота за их пределами. Я думала, что вся планета такая, — равнодушно говорит Алина.

— Бедняжка. Заперта в монастыре. Вот почему ты такая бледная. Ты не представляешь, чего лишилась. Донегол славится своей нативной флорой и фауной, как только выходишь из зелёной умеренной зоны и видишь солнечный свет, — с сочувствием говорит Висконти.

— Что это за шутки про монахинь? — заинтригованно спрашивает Виктор.

— Ничего, — отвечает Алина с раздражённым выражением лица. Виктор, которого позабавил его дежурный ответ, не настаивает. Затем Висконти продолжает в том же духе, как будто уже много раз объяснял это.

— Так вот почему в городах все говорят по-английски. Немецкий слишком сложен, а ирландцы говорят на гэльском если только не приезжают в город, — Затем он оживляется, вспоминая — Но вернёмся к полку Красной Орды: они произвели на меня впечатление тем, что покрасили свои Мехи в красный и стальной цвета вместо обычных синего и серого, а ещё у них есть крутая эмблема с серпом и молотом. — Его энтузиазм нарастает по мере того, как он продолжает. — И эти впечатляющие меховые шапки! Напомнили мне гусарский colbac. Раз уж я об этом упомянул, то в Донеголе, на третьем континенте, тоже есть русские. Теперь они набирают рекрутов оттуда, из города под названием Ново Россия...

— Новороссийск — тихо поправляет Алина.

— «Огненная земля» была Городом-героем во время Великой Отечественной войны на Терре, — добавляет Алексей с исторической точностью.

Виктор заинтересовался. — Ты знаешь историю лучше меня. Это был Южный фронт, оборона Кавказа?

— Нет, ближе к Крыму, под Керчью. Это была небольшая высадка, в 1943 году после Сталинграда.

Алина неловко поёживается. — Я ничего не знаю об этом, не о древней истории Терры, мы просто жили неподалёку, на окраине.

— Ой, прости, я забыл, что ты немец. Эта военная история интересна нам, потому что мы выиграли ту войну. Я не хотел тебя обидеть, — искренне извиняется Виктор.

— Я не претендую. Дело было не в этом, — Ободряющая улыбка Алины не достигает её глаз.

— Значит, ты училась в школе с русскими? Так ты и научилась? — мягко спрашивает Виктор.

— Отчасти, — Голос Алины становится бесстрастным и монотонным. — Когда я была совсем маленькой, у меня была русская няня, и я проводила с ней так много времени, что выучила русский раньше и лучше, чем немецкий, когда была ребёнком. Потом у меня была симпатичная молодая русская гувернантка, которая была мне как мать. Мать уволила её. А ещё потому, что отец спал с ней.

За столом воцаряется шокированная тишина после этого откровенного признания. Алексей и Ёсиро сохраняют невозмутимое выражение лица. Атанас изображает, как пьёт, и одними губами произносит: «это тот самый напиток» ни к кому конкретно не обращаясь. На лице Виктора появляется глубокая морщинка беспокойства. Ишани скрещивает руки на груди и смотрит в стену. Себастьян пожимает плечами и дёргает себя за бороду. Мазен и Артур потягивают свои напитки. На лице Висконти появляется жалость, и он бормочет: «Es tut mir leid, Alina». Аман ахает и закрывает рот обеими руками. Катя закрывает лицо ладонями.

— Кроме того, маме не нравилось, что я говорю по-русски или что у меня есть русские друзья в школе. Она говорила, что у них плохая репутация, и заставляла меня стыдиться. Потом мы переехали и... — голос Алины дрожит. — Прости, Виктор, но я не могу говорить с тобой по-русски. Я была ребёнком и с тех пор не говорила по-русски, но ради этого путешествия в Одессу... Вот почему я об этом не упомянула.

Голос Виктора становится ласковым. — Не волнуйся, Liebchen. Я понимаю. Но нет ничего постыдного в том, чтобы говорить на другом языке. Я презираю Дэвионов (Davions) и выучил французский только для того, чтобы внедриться в их ряды. Но я не испытываю ненависти ни к языку, ни к культуре. Это не мой любимый язык, но я не жалею, что выучил его. По крайней мере, мне легче читать о Наполеоновских войнах.

— Я знаю. Мне просто было неловко из-за этого, из-за того, что я тебе не сказала, из-за того, что я не постаралась... — извиняющимся тоном говорит Алина.

Голос Кати срывается от сострадания, слезинки блестят в уголках её глаз. — Не волнуйся, сестра. Я понимаю, почему тебе больно вспоминать об этом, я знаю, каково это — быть преданной. — Мазен обнимает Катю за плечи и притягивает к себе.

Виктор и Алексей обмениваются тревожными взглядами через весь стол. Мрачная тишина нависает тяжёлым покрывалом, пока Виктор не нарушает её нарочитой лёгкостью.

— У русских плохая репутация в Донеголе? Что мы сделали на этот раз?

Алина неуверенно улыбается. — Разве ты не помнишь, что ты сказала, когда мы вошли, о том, что преступники идут туда, где деньги?

— Это наёмники. Я же говорил, что чем богаче королевство, тем больше преступников оно может себе позволить, — точно подмечает Виктор.

— Верно. Ты знаешь о русской мафии в Одессе. У них есть связи и в Донеголе. Это мир торговцев, очень богатых, и они хотят получить свой кусок пирога. Половина города Новороссийск принадлежит им. Маме не нравились мои русские друзья из школы, потому что она говорила, что некоторые из них — дети гангстеров.

Висконти с интересом выпрямляется. — Я знаю об этом. В детстве я хотел стать полицейским, а не Мехвоином. Я был вторым сыном, но отец сказал «нет».

Ёсиро с любопытством поворачивается к нему:

— А почему он возражал? Это благородное призвание.

Катя усмехается. — Благородный, да. Ты такой придурок, что удивительно, как ты вообще ушёл из Альянса, — Затем она резко откидывается на спинку стула и дразнит Амана через весь стол. — Ха! На этот раз я была быстрее, и ты не сможешь пнуть меня снова! Нья! Нья! — она показывает Аману язык.

При виде выходок Кати снова раздаётся смех. Ёсиро раздувает ноздри и слегка расширяет глаза — это единственные признаки раздражения на его невозмутимом лице. Аман грозит Кате кулаком. Виктор устало наводит порядок.

— Заткнись, Катя. Аман, не пинай Катю больше. Мазен, это твоя работа — отхлестать её по щекам, когда она в следующий раз начнёт острить. А теперь продолжай свой рассказ, Фриц. Что плохого в том, чтобы быть полицейским? Если только ты не политический, как этот ублюдок из Маскировки (Maskirovka) здесь, — говорит он, глядя на Алексея, который лишь пожимает плечами в ответ.

Лицо Висконти искажается в гримасе, когда он вспоминает об этом:

— Мой отец после того, как я сказал ему, что хочу поступить в полицейскую академию, взял меня к себе в кабинет для разговора и сказал: «Fredo mio caro figlio. Твоя мечта гоняться за преступниками и сажать их в тюрьму глупа. Полицейские не хотят этим заниматься. Иначе они остались бы без работы. Работа полицейского плохо оплачивается. Полицейские зарабатывают тем, что вымогают у гангстеров деньги за защиту. И поскольку я считаю тебя симпатичным парнем, но достаточно глупым, чтобы брать взятки и не попадаться, а также слишком ленивым, чтобы готовиться к поступлению на Лиранскую гражданскую службу (Lyran Civil Service), и в любом случае мы недостаточно богаты или не имеем достаточных политических связей, чтобы обеспечить тебе хорошую должность здесь, в Административном центре Донегала, тебе лучше жениться на богатой девушке».

Жестокий смех раздаётся вокруг стола, а Алина вздрагивает от сочувственной боли, поглаживая Висконти по плечу. Он глубоко вздыхает, прежде чем продолжить.

— Мне нравилось читать об истории планеты. Бандитские войны между ирландской мафией и русскими похожи на Войны за наследство в миниатюре. В какой-то момент русские даже использовали Мехи во время резни в День святого Патрика. Ирландцы не могли их выгнать, а правительство Лиры фактически поощряло эти войны, чтобы преступные кланы ослабли в постоянной борьбе и перешли на сторону русской мафии в качестве противовеса ирландской.

Шлоссер кивает с бюрократической мудростью. — Таков лиранский подход. Мы не боремся с преступностью. Только с криминальными монополиями. Мы просто обеспечиваем честную конкуренцию. И следим за тем, чтобы преступники платили налоги. Бандитские войны — не проблема, но уклонение от уплаты налогов — verboten!

Настроение улучшается, когда они чокаются пивными банками, и тяжёлая атмосфера разряжается общим цинизмом и мрачным юмором.